В один из набегов карательного отряда немцев они сожгли хату известного в селе партизана по прозвищу Палтон. Семья его, жена и двое детей спаслась у нас на чердаке. Это было рискованно, потому что их искали и если бы нашли, то расстреляли бы и нашу семью и сожгли хату. Но обошлось. Палтон потом забрал семью в лес. Палтон был партизан дерзкий и очень находчивый, думающий мужик. Он совершал набеги со своими бойцами на оккупационные объекты, стрелял верных немцам полицаев и за ним охотились. Однажды он днем дерзко пришел к себе домой, но погостить не успел, его схватили полиция. И повели в соседнее село Деймановка, где был центральный штаб. Палтон шел впереди, сзади два вооруженных винтовками полицаия. Около последних хат села Палтон остановился и попросился по нужде. Полицаи отошли в сторону. Палтон подошел к сараю примыкавшему к улице и начал готовиться справлять нужду, но вдруг выхватил из соломенной крыши сарая наган навел на полицаев и приказал бросить оружие. Из ствола нагана смотрела смерть. Полицаи подчинились. Палтон сказал, что пощадит их ввиду ихней молодости, вынул из винтовок затворы и велел полицаям забрать бесполезные винтовки и возвращаться в село, а сам ушел в лес, благо он здесь знал каждую тропинку.
Был и такой случай. На околице села возле самого болота жила семья: отец, мать и сын двадцати пяти лет. Почему то он не пошел вместе с фронтом. Толи был оставлен для подпольной работы, толи бежал из окружения домой. Но факт, что он был коммунист и его кто-то выдал. Весной 1942 года в конце марта или вначале апреля, когда лед уже погрузился в воду, полицаи пришли его арестовывать. Было ясно, что его отвезут в Пирятин, будут пытать, а потом расстреляют. Обычная оккупационная практика. Парень попросил у отца веревку, чтобы повеситься и умереть без мучений. Но отец был из крепких, выдержанных, умных мужиков и сказал, что попробует вынуть раму из окна тыльной стены, которая выходила на болото. Он взял ведра и пошел в сарай будто кормить скот, взял в сарае топор зашел с тыла дома и ему удалось вынуть окно вместе с рамой. Сын как был в исподнем белье – подштанниках и рубашке, выпрыгнул в окно и тихо побежал в болото, где росло много ольхи, были старые пни, за одним из которых он укрылся стоя в ледяной воде. Полицаи не дождавшись арестанта ворвались в хату и поняли, что арестант сбежал. Подбежали к болоту, но в ледяную воду не полезли. Начали стрелять по болоту. Стреляли долго, громко ругались, потом ушли. Уже вечером в сумерки парень вылез из болота и пошел в направлении леса через широкое поле, где на солнечных пригорках уже зеленела первая травка. В селе был обычай по очереди пасти коз всего села. В тот вечер коз пас мой дед Дмитрий. Он вел стадо домой и вдруг увидел человека в белом, который еле брел. Подбежал, узнав односельчанина, снял с себя штаны, рубашку, пиджак, калоши, переодел беглеца в сухое и тот ушел в лес к партизанам. Дед до конца войны так и не рассказал никому, что видел беглеца, даже его родителям!
В 1943 году, когда наши вошли в село с ними вошли и партизаны, среди которых был и спасшийся от фашистской смерти коммунист. Он пришел к деду, по сельскому обычаю с водкой и закуской и благодарил деда Дмитрия за помощь. Родители его и селяне упрекали деда почему им не сказал. Но он отмахивался: «Вам сорокам скажи, всему лесу расстрекочете».
Рядом с нашей хатой, по близкому соседству жила семья. Их сын лет под тридцать был партизан и часто вечерами приходил домой и заходил к нам по-соседски. Звали его Андрей. Однажды он дал матери задание собрать по берегам болота, по полевым оврагам, под видом сбора дров или травы брошенное оружие. Надо было собрать в кучи, замаскировать, пометить и сказать Андрею где оно лежит.
За несколько дней мать справилась с заданием. Оружия было много, ведь через пирятинские земли и окрестные села отступали войска защищавшие Киев. Мать сообщила Андрею где лежит оружие и через день все кучи исчезли. Партизаны все перетащили в лес. Андрей давал матери и другие задания. Когда я родился в ноябре 1941 года и мать выздоровела после родов, Андрей попросил мать взять дитя на руки и под видом попрошайки хлеба, съестного, а тогда это было обычное дело, пройти в село километров за 15 и передать записку мужику по конкретному адресу с паролем. Записка была – маленький рулончик бумаги туго свернутый. Было сказано так: «Если увидишь пост полиции при входе в село или интерес к тебе полицейских – не рискуй глотай записку немедленно. Потому что если найдут записку, то и тебя расстреляют и еще многих людей. Мать носила записку трижды. Два раза глотала, а на третий раз донесла и вручила адресату.
Особенностью жизни в оккупации под Пирятином было то, что в Пирятине и окрестных селах не было соли. Причину мать не знала, но стакан соли на базаре стоил двести и более рублей. Таких денег у крестьян не было и соль стала как драгоценность, как серьезная валюта.
Мать знала, что в селе Леськи Черкасского района, откуда она родом соль есть и перед приходом немцев ее запасли много. Мать решила идти пешком в Леськи за солью к своим родителям в свой родной дом. Поделилась планом с партизаном Андреем, нашим соседом.
Андрей план одобрил, но сказал, что соль нужна и партизанам, а кроме того надо разведать обстановку в направлении Черкасс, чтобы нанести удары по тамошним оккупационным гарнизонам, а поэтому вместе с матерью туда пойдет и партизанка Таня за солью, и как разведчик. Вскоре наметили день, и мать с Таней вышли в путь. Таня была девушка лет 25-ти, крепкая, стройная, очень серьезная и внимательная ко всему окружающему. Идти надо было километров 140: до Черкасс – 120, от Черкасс до Лесек еще километров 15-20. Чтобы сократить время и силы решили подъехать на поезде, который шел в сторону Черкасс со станции Гребенки. Подошли вовремя, сели в вагон. У каждой из них вещей практически не было, кроме матерчатых торб, где лежал хлеб, сало, лук и бутылка самогона. Скоро отправление, людей в вагон набралось много. И вдруг топот сапог бегущих полицейских и немцев: несколько вагонов окружили и забежавшие в вагон полицаи вытолкали людей из вагона. Оказалось облава на людей для отправки в Германию на принудительные работы. Совсем старых и детей отпустили, а остальных построили в колоны и повели для погрузки в вагон для отправки в Германию.
Гребенка узловая станция и колона с рыданиями и криками пойманных женщин шла мимо запасных путей, где в ряд стояли несколько поездных составов. Таня толкнула мать в бок и прошептала: «Поравняемся с вагонами – будем бежать под вагоны, следи за мной».
Когда поравнялись с вагонами составов, стоящих на запасных путях, Таня толкнула мать и бросилась под ближайший вагон. Мать за ней. Составов подряд стояло штук шесть и беглянки рывками перебегали из колеи в колею, от вагона к вагону, поперек составов, спотыкаясь, ползком, навкарячки и быстро преодолели запасные пути. Дальше было кукурузное поле, а за ним виднелся хутор из трех-пяти хат.
Вскочили в кукурузу и побежали, что есть силы. Пробежали метров 100-150, сзади начались винтовочные выстрелы. Бежали полицаи. Пули свистели совсем рядом, сбивая кукурузные стебли. Страх и желание спастись подгоняли их к еще более быстрому бегу. Километровое кукурузное поле пробежали за считанные минуты и вбежали в ближайший двор хутора. Таня бросилась в открытый погреб, а мать вбежала в сени избы. Вышел хозяин и вытолкал мать наружу, навстречу подбегали полицаи. Ругались матом, забрали мать и повели обратно к станции. Таню не искали и она очевидно спаслась. Мать ее больше не видела. Беглянку привели к зданию комендатуры. Сообщили, что поймали. Вышел немец – высокий, угрюмый с тяжелым взглядом свинцовых глаз. Он молча рассматривал мать, хлопая себя по голенищу сапога красивой кожаной плеткой. Потом сказал: «Пусть помоет полы в комендатуре, дать 25 розг и отправить в вагон на Германию».
Переводчик перевел, мать повели в здание комендатуры. К матери приставили молодого, лет 20-ти полицая, дали 2 ведра, тряпку, показали где брать воду и мать начала мыть полы. Сначала молчали. Потом мать заговорила, полицай пошел на разговор. Выяснилось, что у него брат в Красной Армии и дядя, а он вынужден пойти в полицию, так как мать его лежит больна, а его если не будет служить в полиции, отправят в Германию. Говорили много, мать мыла полы, переходя из комнаты в комнату и начала уговаривать хлопца отпустить ее. День догорел, начало вечереть. Полицай согласился отпустить мать таким способом: когда полы были вымыты, мать взяла ведра с грязной водой и понесла через дорогу в ближайшее поле кукурузы. Полицай сказал матери сидеть там до темноты, а потом тихонько ползком выйти из кукурузы за пределы станции и уходить. Так мать и сделала и вернулась в Шкураты по существу из лап смерти. Однако мысль о соли ее не покидала, и она решила идти сама пешком в Леськи на правый берег Днепра. Это было очень опасное предприятие, ведь идти надо было по оккупированной немцами и полицаями территории, где каждый чужой человек вызывал подозрение. Однако мать решилась та такой шаг. Договорилась с соседкой, у которой был такой же восьмимесячный ребенок как и я, что она будет кормить обоих своей грудью, а мать сцеживать молоко и за это принесет ей соли. Мать пошла и через несколько дней уже было на берегу Днепра ниже Черкасс по течению реки возле села Красная Слобода, где дед-перевозчик за самогонку, а скорее из жалости и участия переправил мать на правый берег Днепра и, пройдя еще пять километров, мать оказалась в объятиях своей семьи. Дед, Аким Прохорович Половинко и бабка Марья Даниловна были очень рады, что у них родился внук и сожалели, что скоро не смогут его увидеть.
<< Назад
